Музыкально-поэтический перформанс, посвященный творчеству Марины Цветаевой. В
основу спектакля легли стихотворения и проза поэтессы, выдержки из переписки с
Б. Пастернаком и Р.-М. Рильке, отрывок из поэмы «Крысолов» и отрывки из эссе
«Искусство при свете совести».

Отправной точкой спектакля служит миф об Орфее. Цветаева многократно
обыгрывает этот миф в своей поэзии, для нее Орфей является не столько
мифическим персонажем, сколько собирательным образом Поэта и Певца, «поющего и
умирающего в каждом поэте», обреченного на гибель в этом мире. Максимально
полное выражение он получает в образе Крысолова, - странствующего Певца из
одноименной поэмы, Странника и служителя Музыки, способного своим искусством
как отвести напасть, так и принести горе, но главное - вывести горожан из сна
социального гипноза. Именно здесь темы творчества, предназначения поэта
находят максимально полное выражение, а фигура Крысолова является в данном
случае переименованным Орфеем.

Прозаическую основу спектакля составляет знаменитая переписка трех гениев: Б.
Пастернака, Р.-М. Рильке и М.Цветаевой. Миф об Орфее является лейтмотивным для
творчества всех трех поэтов. Попытка осмыслить процесс возникновения
произведения искусства приводит к идее о том, что подлинное творчество
невозможно без наития стихий, которые обитают в совершенно иной плоскости - в
безвременном мире интенций и предвоплощенного звука. И именно Орфей, имеющий
туда доступ, с одной стороны, с другой - пребывая в реальном мире, является
проводником, способным переводить эти интенции на язык нот и слов.

Без сомнения, все три участника диалога не только рассуждают на эту тему, но и
сами являются такими проводниками. И Пастернак, и Рильке, напрямую нареченный
Цветаевой «Орфеем, родившимся - на сей раз - в Германии», и, прежде всего,
сама Цветаева.
Однако, нельзя наследовать призвание лишь частично, и вместе с даром художник
приобщается трагической судьбе Орфея.

Музыкальная составляющая спектакля выстроена таким образом, чтобы отражать
связь и взаимовлияние этих двух миров. Звуковое воплощение мира стихий отдано
электронике: неживой, не ограниченный ни дыханием, ни физическими
возможностями исполнителя звук как нельзя лучше выражает то умное
наэлектризованное море («знающую силу»), из которого, подобно языкам пламени,
вырываются готовые интенции, интонации, подхваченные Поэтом и преобразованные
им в мелодии или стихи. Живая музыка Г.Малера, Р.Вагнера, А.Шнитке и С.
Шостаковича удивительным образом сплетается с ней в единую музыкальную ткань и
создает дополнительную плоскость для драматургии спектакля.